ПРЕЗЕНТАЦИЯ К УРОКУ
Poems:
Я вас любил
Я
вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
1829
I
loved you
I loved you, and that love, to die refusing,
May still – who knows! – be smouldering in my breast
Pray be not pained – believe me, of my choosing
I’d never have you troubled or distressed.
I loved you mutely, hopelessly and truly,
With shy yet fervent tenderness aglow;
Mine was a jealous passion and unruly…
May God grant that another’ll love you so!
Узник
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в
неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет,
и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы
вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..»
1822
The Captive
A captive, alone in a dungeon I dwell,
Entombed in the stillness and murk of a cell.
Outside, in the courtyard, in wild, frenzied play,
My comrade, an eagle, has punced on his prey.
Then, leaving it, at me he looks as if he
In thought and in purpose at one were with me.
He looks at me so, and he utters a cry.
«‘Tis time,» he is saying, «from here let us fly!
«We’re both wed to freedom, so let us away
To where lonely storm clouds courageously stray,
Where turbulent seas rsh to merge with the sky,
Where only the winds dare to venture and I!..»
Птичка
В
чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я
стал доступен утешенью;
За что на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
1823
A little bird
In alien lands devoutly clinging
To age-old rites of Russian earth,
I let a captive bird go winging
To greet the radiant spring’s rebirth.
My heart grew lighter then: why mutter
Against God’s providence, and rage,
When I was free to set aflutter
But one poor captive from his cage!
Зимний
вечер
Буря
мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь она завоет,
То заплачет как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко постучит.
Наша
ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завыванием
Ты мой друг утомлена,
Или дремлешь под жужжанием
Своего веретена?
Выпьем,
добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря
мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь она завоет,
То заплачет как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка ?
Сердцу будет веселей.
1825
Winter evening
Storm has set the heavens scowling,
Whirling gusty blizzards wild,
Now they are like beasts a-growling,
Now a-wailing like a child;
Now along the brittle thatches
They will scud with rustling sound,
Now against the window latches
Like belated wanderers pound.
Our frail hut is glum and sullen,
Dim with twilight and with care.
Why, dear granny, have you fallen
Silent by the window there?
Has the gale’s insistent prodding
Made your drowsing senses numb,
Are you lulled to gentle nodding
By the whirling spindle’s hum?
Let us drink for grief, let’s drown it,
Comrade of my wretched youth,
Where’s the jar? Pour out and down it,
Wine will make us less uncouth.
Sing me of the tomtit hatching
Safe beyond the ocean blue,
Sing about the maiden fetching
Water at the morning dew.
Storm has set the heavens scowling,
Whirling gusty blizzards wild,
Now they sound like beasts a-growling,
Now a-wailing like a child.
Let us drink for grief, let’s drown it,
Comrade of my wretched youth,
Where’s the jar? Pour out and down it,
Wine will make us less uncouth.
Зимнее
утро
Мороз
и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!
Вечор,
ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела -
А нынче… погляди в окно:
Под
голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Вся
комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?
Скользя
по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
Winter morning
Cold frost and sunshine: day of wonder!
But you, my friend, are still in slumber-
Wake up, my beauty, time belies:
You dormant eyes, I beg you, broaden
Toward the northerly Aurora,
As though a northern star arise!
Recall last night, the snow was whirling,
Across the sky, the haze was twirling,
The moon, as though a pale dye,
Emerged with yellow through faint clouds.
And there you sat, immersed in doubts,
And now, – just take a look outside:
The snow below the bluish skies,
Like a majestic carpet lies,
And in the light of day it shimmers.
The woods are dusky. Through the frost
The greenish fir-trees are exposed;
And under ice, a river glitters.
The room is lit with amber light.
And bursting, popping in delight
Hot stove still rattles in a fray.
While it is nice to hear its clatter,
Perhaps, we should command to saddle
A fervent mare into the sleight?
And sliding on the morning snow
Dear friend, we’ll let our worries go,
And with the zealous mare we’ll flee.
We’ll visit empty ranges, thence,
The woods, which used to be so dense
And then the shore, so dear to me.
* * *
A monument I've raised not built with hands...
Exegi
monumentum
A monument I've raised not built with hands,
And common folk shall keep the path well trodden
To where it unsubdued and towering stands
Higher than Alexander's Column.
I shall not wholly die-for in my sacred lyre
My spirit shall outlive my dust's corruption -
And honour shall I have, so long the glorious fire
Of poesy flames on one single scutcheon.
Rumour of me shall then my whole vast country
fill,
In every tongue she owns my name she'll speak.
Proud Slave's posterity, Finn, and-unlettered still -
The Tungus, and the steppe-loving Kalmyk.
And long the people yet will honour me
Because my lyre was tuned to loving-kindness
And, in a cruel Age, I sang of Liberty
And mercy begged of Justice in her blindness.
Indifferent alike to praise or blame
Give heed, O Muse, but to the voice Divine
Fearing not injury, nor seeking fame,
Nor casting pearls to swine.
(Translated by Avril Pyman)
